Магические практики в методике ведения боевых действий, Боевая магия. Непотерять-бы сие знание героев прошлых битв! Опции Поделиться

[Аз Есмь]

Тайны черноморских пластунов

Во все времена у всех народов особо почитались воины не только мужественные и отважные на поле брани,
но и обладающие незаурядной хитростью и смекалкой. Про таких героев, пробиравшихся под покровом ночи в самое
сердце вражеского стана, сказители слагали песни и легенды, передававшиеся из уст в уста не одно поколение.
Были подобные удальцы и среди запорожцев, которых враги называли "урус-шайтан" - "русскими дьяволами",
а сами казаки - пластунами...

Возникновение пластунов теряется в толще столетий и восходит ко временам стародавним, к эпохе зарождения самого
казачества в южнорусских степях. Среди тридцати восьми куреней Запорожской Сечи был и Пластуновский курень
- факт сам по себе удивительный в силу двух причин, поскольку все сечевые курени назывались либо в честь
атамана-основателя, как-то: Васюринский, Брюховецкий, Поповичевский, либо по местности, откуда вышли первые
запорожцы, как-то: Уманский, Полтавский или Каневский. И лишь Пластуновский курень назывался по роду
деятельности казаков, его составлявших. И кроме того, названия и численность всех без исключения куреней было
постоянным с момента основания самой первой, Хортицкой Сечи еще знаменитым Байдою Вишневецким во 2-й половине
XVI века. Таким образом получается, что пластуны, как отдельное воинское подразделение со своими боевыми приемами,
существовали уже в момент зарождения самого запорожского казачества и потому вопрос о происхождении пластунов
остается открытым. Вполне возможно, что традиция эта столь древняя, что уходит своими корнями в уловки славянских
воинов, которые, по словам византийских и древнерусских летописей, умели врага "руками поясти".

Покров тайны окутывал деятельность пластунов на протяжении всей запорожской истории, хотя эти неутомимые
разведчики были щупальцами казачьего войска в походах, проводниками в безбрежном море сухих степей, где днем
правили путь по солнцу, по высоким курганам, по скрутням травы, а ночью больше ухом да слухом. Без труда узнаем
пластунов в следующих строках "Истории запорожских козаков" Д.И.Яворницкого: "Скрываясь, будто звери, по тернам
и камышам, умея выть волком, выкрикивать перепелом, питаясь всем, что только попадалось по пути, запорожские
козаки зорко высматривали врагов, внезапно нападали на них и с малыми силами разбивали и побеждали множество
неприятелей". Однако из-за скудости сведений, сообщаемых хрониками, запорожских пластунов легко спутать как
с казаками-могильниками, устраивавшими свои наблюдательные посты на высоких "могилах" (курганах) и сообщавшими
о передвижении татарской орды в степях, так и со знаменитыми "характерниками", о которых ходили легенды.
В народной песне про Семена Палия, также счтавшегося характерником, есть и такие слова, которые в равной степени
можно отнести и к пластунам:

"Хто в траві врівні з травою?
Хто в воді врівні з водою?
Хто у лісі врівень з лісом,
Перевертень в лісі бісом?
То Палій, то Палій..."

Столь малое внимание, уделяемое пластунам историками той эпохи, легко объяснить событиями тех далеких времен,
когда деятельность запорожских разведчиков была просто незаметной и незначительной на фоне грандиозных по своим
масштабам казачьих восстаний и походов под руководством Сагайдачного , Хмельницкого и Сирка, сотрясавших Польшу
и Украину не одно десятилетие. И как это ни покажется странным, завеса тайны приоткрылась над пластунами лишь после
разрушения Запорожской Сечи в июне 1775 г. российской армией, возвращавшейся из крымского похода. Действуя
согласно манифесту Екатерины II, напуганной размахом Крестьянской войны во главе с Емельяном Пугачевым и
стремившейся избежать подобного в Малороссии, войска генерала Текели окружили Сечь, арестовали казачью старшину
и разоружили запорожцев. Часть из них под покровом ночи сумела тайком уплыть вниз по Днепру на лодках, перебраться
через море во владения Оттоманской империи и, приняв турецкое подданство, основать Задунайскую Сечь.
Большинство же сечевиков рассеялось по всей Украине, дожидаясь лучших времен.

В конце 80-х гг. XVIII века, в преддверии новой войны с Турцией, всесильный фаворит императрицы
генерал-фельдмаршал Григорий Потемкин, светлейший князь Таврический, испытывая нужду в легком флоте,
решил возродить запорожское войско, названное сперва "Войском верных Козаков". Запорожцы храбро проявили себя
в русско-турецкой войне 1787-1791 гг., особенно отличившись при взятии Очакова и крепости Березань.
Именно тогда казачье войско и переименовали в Черноморское. За заслуги в войне царское правительство отвело
черноморцам земли сперва в низовьях Южного Буга и Днестра, а затем, из соображений охраны рубежей на
Северном Кавказе и по просьбе самих запорожцев, выделило им указом от 30 июня 1792 г. территорию "...так, чтобы
с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка служила границей войсковой земли".

Переселившись в 1792-93 гг. на Кубань, запорожцы нашли здесь не только плавни и степи, напоминавшие им днепровские,
но и новых врагов в лице многочисленных горских племен - бесленеевцев, темиргоевцев, шапсугов, абадзехов и других,
известных под общим названием черкесов. Науськиваемые турецкими пашами и имамами, горцы под зеленым знаменем
"газавата" (священной войны) стали совершать разорительные набеги на казачьи поселения, угоняя стада и выжигая поля
с хлебом. Эта приграничная партизанская война, длившаяся без малого полвека, породила с той и с другой стороны
отчаянных храбрецов совершенно особого склада.

Кубанские плавни представляли собой первозданный в своей природной дикости мир, полный кипучих страстей и борьбы
за жизнь. Эти приречные, слегка подтопленные низины, сплошь заросшие высоким камышом, а местами и густым лесом,
являлись настоящим раем не только для разнообразной пернатой живности, но и для диких коз, лисиц и вепрей. Но часто
узкими извилистыми тропками пробирались вовсе не охотники, выслеживающие дичь, а хитрые и беспощадные "психадзе",
что значит "водяные псы". В отличие от конных "хиджретов" (от арабского "хиджра" - исход Магомета из Мекки), про
набеги которых говорили, что они "подковами пашут, свинцом засевают, шашками жнут", пешие психадзе, словно
оправдывая свое название, действовали по большей части ночью, подкрадываясь и таясь, и при малейшем удобном случае
поголовно вырезая казачьи сторожевые пикеты. Имея таких коварных противников, пришлось запорожцам выставить из
своей среды воинов, ни в чем не уступавших им по сметливости и знанию всевозможных уловок - такими и были
черноморские пластуны.

"Они учились быть разведчиками и были непревзойденные разведчики; они учились часами без малейшего движения
сидеть или лежать в засаде; они учились без промаху стрелять из штуцера или из пистолета и владеть кинжалом, как
мог бы владеть им только природный горец", - напишет позднее про ратную службу пластунов С.Н.Сергеев-Ценский,
известный историк и писатель.

Черноморские пластуны бродили в плавнях небольшими группами по три, пять или десять человек, устраивая в густых
зарослях у троп свои "засеки" или "залоги" (засады), в которых и сидели они на корточках, не шелохнувшись, порой всю
ночь, выставив перед собой штуцер и прислушиваясь ко всему происходящему в плавнях. Однако, почуяв опасность,
пластун мог отреагировать на нее молниеносно метким выстрелом "на хруст" даже в полной темноте, поскольку
посредственных стрелков в пластуны не брали. Сама специфика их службы с чередованием долгой, томительной
бездеятельности и постоянной готовности к схватке породила особый тип воина. Пластунами были в больинстве
своем люди средних лет, поскольку считалось, что молодые слишком горячи для этого, или "жвавые", как говорили
запорожцы, а к старости человек уже становится "валкуватым", т.е. тяжелым на подъем, не обладающим нужной
сноровкой. Живописен был и сам внешний вид пластуна. Обутый в мягкие постолы из шкуры для бесшумной ходьбы,
одетый в черкесский бешмет, подраный и заплатанный чуть не в сорока местах в силу долгих странствий по плавням и
"хмеречам" (кустарникам), пластун всегда носил с собою свой неизменный штуцер, кинжал и различные "причиндальи"
- пороховницу, сумку-пулечницу, огниво и прочие необходимые мелочи. Порою пластуны прихватывали в плавни
скрипку, чтобы развлечься в часы досуга, ибо среди них было немало хороших музыкантов. На всю Кубань прославился
пластун Корсунского куреня Омелько Вернигора, захваченный черкесами в плен и отпущенный ими, очарованными
волшебной игрой, на волю. Вся деятельность пластуна так или иначе была связана с понятием "сакмы". Само это слово в
переводе с татарского означает вообще любой след, оставленный человеком или зверем, но у пластунов оно приобрело
более широкое значение. Еще во времена Запорожья бывалые сечевики "слушали сакму", прислонив ухо к земле - и если
слышен был гул от татарской орды, то говорили, что "сакма гудит". Медленно пробираясь потайными тропами в
кубанских плавнях, пластуны так же чутко присматривались ко всем следам, оставленным на мягкой заболоченной почве.
Порою передвижение противника можно было определить по стаям всполошенных появлением человека птиц, а
вражескую засаду с головой выдавали тучи кровожадной мошкары, клубившейся над этим местом.

Частенько черноморцы и сами переправлялись через Кубань и уходили далеко вглубь вражеской территории,
подкрадываясь тайком к черкесским аулам и выведывая намерения горцев. И когда утром на влажной росистой траве
оставался широкий след ночного соглядатая, черкесы устраивали погоню. Но опытный пластун мог не только бесшумно
ползать "по-пластунски", вжимаясь телом в землю и работая локтями и коленями, но и с легкостью уходить от
преследователей. Тогда он начинал "путать сакму", применяя различные хитрости - долго петлять, прыгать на одной ноге
или идти спиной вперед (по-козацки: "задковать"), вводя противника в заблуждение.

Именно за своеобразный способ передвижения пластуны и получили свое название, поскольку украинское слово
"пластувати" и означает ползать на животе. Однако Ф.А.Щербина, автор "Истории Кубанского казачьего войска",
приводит относительно пластунов такие сведения: "По роду их деятельности, в дозоре или в тылу противника, им
приходилось нередко часами, не шелохнувшись, лежать пластом на земле, слившись с окружающей местностью, и вести
наблюдения. Отсюда и пошло название "пластуны".

По всей Черномории гремела слава таких пластунов как Таран, Васькович, Завгродний, Рогач, Чернега, Гуртовый,
Мандруйко, Шульга, Даниленко и многих других удальцов, неоднократно выходивших победителями в схватках с
горцами. Про подвиги некоторых из них слагались легенды при жизни, как, например, про Алексея Бескровного,
который четыре раза бежал из черкесского плена, прежде чем добрался к своим. Весь израненный, в последней схватке
он один отбился шашкой от десятка наседавших на него горцев; с гордостью говорили казаки про своего героя:
"Это у черноморцев атаман не Безкровный, а Безсмертный!"

Такая действительность не могла не породить волшебных преданий и сказочных небылиц, своими корнями уходящих в
запорожские верования. Считалось, что у пластунов есть особые "характерства" - заговоры от кровотечения, от змеиного
укуса, от опоя коня, от пули летящей и сабли разящей, многие из которых начинались словами:
"Я буду шептать, а Ты, Боже, спасать..." Рассказывали, что такие характерники могли наводить на врагов
"мару" (наваждение), да так, что те друг друга поубивают или вместо казака "цапа" (дикого козла) к дереву привяжут,
в то время как хитрый запорожец стоит себе сбоку и посмеивается в свои длинные усы. Но как бы там ни было, а все же
черноморцы больше полагались на свою отвагу, поскольку верили, что заговоры от пуль и сабель действуют лишь тогда,
когда в бою не поворачиваешься спиной к врагу. С пластунами времен Запорожья связывают и возникновение гопака.
Те, кто знаком с этим казачьим танцем, знают, что все фигуры в нем делятся на два уровня - прыжки в воздухе,
или собственно гопак, и так называемые "ползунцы", выполняемые сидя на корточках, причем до наших дней сохранились
народные названия большинства из них. Рисунок самого танца удивительным образом похож на своеобразную тренировку,
в которой есть как разминочные упражнения (ползунцы "гусак", "жабка", "колесо"), так и фигуры, напоминающие боевые
приемы - "стрижак", "чепак", "млын", "коса", "садить гайдука" и прочие. Это предположение вполне правдоподобно,
особенно если учесть, что пластун, сидя на корточках в засаде и внезапно окруженный подкравшимися врагами, порой не
имел времени подняться на ноги и ему приходилось отбиваться сидя. Да и сами значения слов "ползунец" и "пластун"
(т.е. ползающий) слишком близки, чтобы быть простым совпадением. Что же касается гопака, то скорее всего такие
фигуры как "разножка", "пистоль", "голубец", "чорт" и другие, выполняемые в прыжке, использовались для спешивания
всадников передовых татарских разъездов, пробиравшихся днепровскими плавнями на своих низкорослых степных конях.

Само собой разумеется, что такая мощная воинская традиция как пластунство не могла долго оставаться в тени. Еще в 30-х гг.
XIX в. генерал-фельдмаршал князь А.И.Барятинский стал заводить первые пластунские команды, поставленные на казенное
довольствие, а в 40-х гг. для строевых пластунских батальонов была введена единая войсковая форма черного цвета.

Но самой яркой страницей в истории пластунов стало участие в Крымской войне 1853-56 гг. Для обороны Севастополя
из Черномории прибыли 2-й и 8-й пластунские батальоны во главе с полковниками Головинским и Беднягиным.
Уже 13 сентября 1854 г., на четвертый день своего прибытия 120 пластунов уничтожили тактикой прохождения сквозь
конный строй 2 французских полуэскадрона близ Балаклавы, рассеявшись по полю и спокойно перестреляв мчавшихся на
них кавалеристов. В героической битве за Севастополь пластуны с успехом выполняли самые сложные задания, неоднократно
совершая ночные вылазки. 28 ноября 1854 г. казаки захватили неприятельскую батарею, но при отступлении потеряли
несколько человек убитыми, над трупами которых французы глумились весь следующий день. Наступившей ночью
Порфирий Семака совершил беспримерный поступок, выкрав из-под самого носа неприятеля тело своего товарища.
За эти и другие подвиги оба пластунских батальона, численность которых сократилась более чем вдвое, были награждены
георгиевскими знаменами с надписью "За мужество при обороне Севастополя в 1854-55 гг."

Во всех следующих военных кампаниях черноморские (с 1860 г. кубанские) пластуны проявили себя столь же героически.
В русско-турецкой войне 1877-78 гг. участвовало шесть пластунских батальонов, которые особенно отличились при
переправе Дуная, штурме Систова и Шипкинского перевала. Многие кубанцы были награждены знаком отличия военного
ордена св. Георгия IV степени и серебряными сигнальными рожками с гравировкой "За оборону Шипки в 1877 году".

К началу XX в. команды пластунов получили всеобщее признание и широкое распространение в российской армии.
Пластунские батальоны по численности приближались к конным полкам, имея четырепять сотен по 180 человек каждая,
22 офицера и 858 нижних чинов. В одном только Кубанском казачьем войске насчитывалось 18 таких батальонов, которые
по первому мобилизационному призыву в июле 1914 г. тут же отправились на фронт. На Кавказе они сражались в составе
четырех Кубанских пластунских бригад и уже к апрелю 1915 г. награждено было свыше девяти тысяч (!) пластунов - факт сам
по себе красноречивый.

Бурный семнадцатый и последующие за ним годы принесли немало горя кубанскому казачеству. В это смутное кровавое
лихолетье сгинули бесследно полки Линейный, Екатеринодарский, Черноморский, Полтавский, Хоперский, Запорожский,
Уманский, Кавказский, Таманский, Лабинский, а с ними и знаменитые пластунские батальоны. Но не пропала сама традиция,
приемы которой перекочевали в арсенал пограничников и войсковой разведки, служа верой и правдой родному Отечеству.

[Аз Есмь]

Журнал Спецподразделений "Братишка"
http://bratishka.ru/archiv/2007/10/2007_10_17.php
История человечества полна легенд и мифов. Каждая эпоха вписывает в этот покрытый пылью времен том новую страницу. Многие из них канули в Лету, так и не дожив до наших дней. Но есть предания, над которыми не властны века. Рассказы о воинах, обладающих нечеловеческими способностями – невосприимчивых к физической боли и не ведающих страха перед лицом смерти – из этого числа. Упоминания о сверхсолдатах можно отыскать едва ли не у каждого народа. Но особняком в этом ряду стоят берсерки – герои скандинавских саг и эпосов, само имя которых стало нарицательным. И вот ведь какая интересная штука легенды. Порой правда и вымысел в них так переплетаются, что отделить одно от другого едва ли возможно.


НА ПРОТЯЖЕНИИ нескольких столетий самым жутким кошмаром Европы являлись викинги. Когда на горизонте показывались змееглавые ладьи брутальных пришельцев, население окрестных земель, охваченное леденящим ужасом, искало спасения в лесах. Размах опустошительных походов норманнов поражает воображение даже сегодня, спустя почти тысячу лет. На востоке они проложили знаменитый путь «из варяг в греки», дали начало княжеской династии Рюриковичей и более двух веков принимали активное участие в жизни Киевской Руси и Византии. На западе викинги, еще с VIII в. заселив Исландию и юг Гренландии, держали в постоянном страхе ирландские и шотландские берега. А с IX в. перенесли границы своих набегов не только далеко на юг – до Средиземного моря, но также и в глубь европейских земель, разорив Лондон (787 г.), Бордо (840 г.), Париж (885 г.) и Орлеан (895 г.). Рыжебородые чужеземцы захватывали целые вотчины, иной раз не уступавшие по размерам владениям многих монархов: на северо-западе Франции они основали герцогство Нормандию, а в Италии – Сицилийское королевство, откуда совершали походы в Палестину задолго до крестоносцев. Терроризируя население европейских городов, воинственные скандинавы даже удостоились чести быть упомянутыми в молитвах: «Боже, избавь нас от норманнов!». Но были среди северных варваров воины, перед которыми викинги и сами испытывали мистический трепет. Они прекрасно знали, что попасться под горячую руку соплеменнику-берсерку было смерти подобно, а потому всегда старались держаться от этих братьев по оружию подальше.



С ОДИНОМ В ПОЛЕ ВОИНЫ
СЧИТАЕТСЯ, что впервые берсерки упоминаются в драпе (длинном стихотворении) скальда Торбьёрна Хорнклови – древнескандинавском литературном памятнике. Речь там идет о победе короля Харальда Прекрасноволосого, основателя Королевства Норвегия, в сражении при Хаврсфьорде, произошедшем предположительно в 872 г. «Берсерки, облаченные в медвежьи шкуры, рычали, потрясали мечами, кусали в ярости край своего щита и бросались на своих врагов. Они были одержимы и не чувствовали боли, даже если их поражало копьё. Когда битва была выиграна, воины падали без сил и погружались в глубокий сон» – так очевидец и участник тех событий описывал вступление в бой легендарных воинов.
Кто же были эти бойцы? Берсерками или берсеркерами называли викингов, с ранних лет посвятивших себя служению Одину – верховному скандинавскому божеству, владыке чудесного чертога Вальхаллы, куда после смерти на вечное пиршество якобы отправлялись души воинов, героически павших на поле брани и заслуживших благоволение небес. Перед битвой берсерки вводили себя в особого рода боевой транс, благодаря чему отличались огромной силой, выносливостью, быстрой реакцией, нечувствительностью к боли и повышенной агрессивностью. Кстати, этимология слова «берсерк» до сих пор вызывает в научных кругах споры. Скорее всего, оно образовано от старонорвежского «berserkr», что переводится либо как «медвежья шкура», либо «без рубашки» (корень ber может означать как «медведь», так и «голый», а serkr – «шкура», «рубашка»). Сторонники первого толкования указывают на прямую связь берсерков, носивших одежду из медвежьих шкур, с культом этого тотемного животного. «Голорубашечники» же делают акцент на том факте, что в бой берсерки ходили без кольчуг, обнаженными по пояс.
Отрывочные сведения о берсерках также можно почерпнуть из «Младшей Эдды» – сборника древнеисландских мифических сказаний, принадлежащих перу Снорри Стурлусона. В «Саге об Инглингах» говорится следующее: «Мужи Одина бросались в бой без кольчуги, а ярились, словно бешеные псы или волки. В ожидании схватки от нетерпения и ярости, клокотавших в них, грызли зубами свои щиты и руки до крови. Они были сильны, словно медведи или быки. Со звериным рыком разили они врага, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда...». Древнескандинавский поэт утверждал, будто «Один умел делать так, что в битве его враги слепли или глохли, или их охватывал страх, или их мечи становились не острее, чем палки». Связь берсерков с культом главного бога скандинавского пантеона имеет и другие подтверждения. Даже перевод многочисленных имен Одина указывает на его безумную и яростную природу: Вотан («одержимый»), Игг («страшный»), Херьян («воинствующий»), Хникар («сеятель раздоров»), Бельверк («злодей»). Под стать своему небесному покровителю были и прозвища берсерков, дававших «властелину гнева» обет бесстрашия. Например, Гарольд Безжалостный, ввязывавшийся в бой раньше других, или разбитый в 1171 г. под Дублином норманнский вождь Иоанн, имевший прозвище Wode, то есть «Безумец».
Берсерки вовсе не случайно являлись привилегированной частью воинского сословия, своего рода «спецназом» викингов. И таковыми их делало вовсе не стихийное буйство или жертвенное сумасбродство на ристалище. Просто они всегда открывали бой, проводя показательный, и в большинстве случаев победный поединок на виду у всего войска. В одной из глав «Германии» древнеримский писатель Тацит писал про берсерков: «Как только они достигали зрелого возраста, им позволялось отращивать волосы и бороду, и только после убийства первого врага они могли их укладывать... Трусы и прочие ходили с распущенными волосами. Кроме того, самые смелые носили железное кольцо, и лишь смерть врага освобождала их от его ношения. Их задачей было предварять каждую битву; они всегда образовывали переднюю линию». Отряд берсерков одним своим видом заставлял врагов трепетать. Штурмуя города в качестве боевого авангарда, они оставляли за собой лишь горы трупов поверженных врагов. А следом за берсерками наступала хорошо вооружённая, защищённая доспехами пехота, довершавшая разгром. Если верить литературным памятникам, то древнескандинавские конунги часто использовали берсерков в качестве личной охраны, что лишний раз подтверждает их воинскую элитарность. В одной из саг говорится, что у датского короля Хрольфа Краке в телохранителях ходило сразу 12 берсерков.
ИЗ ДОСЬЕ. «Берсерк – это механизм, взорванный свирепой страстью, адреналином, идейной установкой, дыхательными приемами, звукоколебательными вибрациями и механической программой действия. Он не сражается за что-то, а лишь для того, чтобы победить. Берсерк вовсе не должен доказывать, что выживет. Он обязан многократно окупить свою жизнь. Берсерк не только идет умирать, он идет получать яростное удовольствие от этого процесса. Кстати, именно поэтому он чаще всего остается в живых».


ВСЕ ДО ЕДИНОГО свидетельства изображают берсерков как свирепых бойцов, которые сражались с дикой, прямо-таки магической страстью. Так в чем же секрет ярости берсерков, а также их нечувствительности к ранениям и боли: было ли это следствием наркотического опьянения, наследственного заболевания или специальной психофизической подготовки?
В настоящее время имеется несколько версий, объясняющих это явление. Первая – одержимость «звериным духом». Этнографы подтверждают, что нечто подобное отмечалось у многих народов. В моменты, когда «дух» овладевает человеком, тот не чувствует ни боли, ни усталости. Но лишь это состояние оканчивается, как одержимый практически моментально засыпает, его словно выключают. Вообще, оборотничество как воинская практика было широко распространено в античности и средневековье. Следы «превращения в зверя», разумеется, не в буквальном, а в ритуальном и психоповеденческом смысле, можно отыскать в современных военных лексиконах и геральдической символике. Обычай присваивать спецподразделениям имена хищных животных для того, чтобы подчеркнуть их элитарность, тоже берет начало в глубоком прошлом. У древних германцев зверю подражали, он играл роль наставника при инициации, когда юноша, вступая в ряды взрослых воинов, демонстрировал свои боевые умения, ловкость, мужество и храбрость. Победа человека над тотемным животным, считавшимся предком и покровителем данного племени, означала передачу воину самых ценных звериных качеств. Считалось, что в итоге зверь не умирал, а воплощался в одолевшем его герое. Современная психология давно уже выявила механизмы, посредством которых человек «вживается» в образ того существа, чью роль он исполняет в данный момент. Берсерки, рычавшие и надевавшие на себя медвежьи шкуры, как бы на самом деле становились медведями. Конечно, звериный маскарад отнюдь не был ноу-хау норманнов. Известный мюнхенский этнолог профессор Ханс-Иоахим Папрот уверен, что культ медведя появился намного раньше и был распространен более широко. «Уже на рисунках каменного века, например в пещере Труа-Фрере в Южной Франции, мы находим изображения танцоров в медвежьих шкурах. А шведские и норвежские лапландцы отмечали ежегодный медвежий праздник вплоть до прошлого столетия», – говорит ученый. Австрийский германист профессор Отто Хёфлер считает, что в зверином переодевании был заложен глубокий смысл. «Оно понималось как превращение не только зрителями, но и самим переодевающимся. Если танцор или воин облачался в медвежью шкуру, то сила дикого животного, конечно, в переносном смысле, переходила в него. Он действовал и чувствовал себя как медведь. Отголоски этого культа можно увидеть и сегодня, например в медвежьих шапках английских королевских гвардейцев, охраняющих лондонский Тауэр», – заявляет он. А в датском фольклоре до сих пор бытует уверенность, что всякий, кто наденет железный ошейник, может превратиться в медведя-оборотня.
Современной науке известно, что нервная система человека может продуцировать вещества, по своему составу и действию близкие к наркотикам. Воздействуют они непосредственно на «центры наслаждения» мозга. Можно предположить, что берсерки являлись как бы заложниками собственной ярости. Они были вынуждены искать опасные ситуации, позволяющие вступить в схватку, а то и вовсе провоцировать их. В одной из скандинавских саг говорится о человеке, имевшем 12 сыновей. Все они были берсерками: «У них стало обычаем, находясь среди своих и почувствовав припадок ярости, сходить с корабля на берег и кидаться там большими камнями, выворачивать с корнем деревья, иначе в своей ярости они покалечили бы или убили родных и друзей». Фраза «есть упоение в бою» обретала буквальный смысл. Позднее викинги большей частью всё же ухитрялись контролировать такие приступы. Иногда они даже входили в состояние, которое на Востоке называют «просветлённым сознанием». Овладевшие этим искусством становились поистине феноменальными воинами.


ПРЕДПРИНИМАЛИСЬ и другие попытки объяснения нечеловеческой ярости берсерков. В 1784 г. С. Эдман, ссылаясь на обычаи некоторых восточносибирских племен, высказал догадку, что и берсерки одурманивали себя настоем из мухоморов. Народы Крайнего Севера – тунгусы, ламуты или камчадалы – вплоть до недавнего времени в практике камланий (гаданий) использовали порошок из высушенных мухоморов, слизывая который с ладони, шаманы впадали в транс. Поведение берсерков в бою действительно напоминает состояние опьянения мускарином – ядом мухомора: одурманенность, вспышки ярости, нечувствительность к боли и холоду, а затем невероятное утомление и глубокий сон, о котором писали, что «викинги падают на землю от усталости, а не от ран». Именно такую картину бесстрастно зафиксировала сага о сражении под норвежским городом Ставангер в 872 г., когда берсерки после победы повалились на берег и более суток проспали мертвым сном. Действие мускарина, как и любого другого галлюциногена, основано на изменении скорости импульсов нервных окончаний, что вызывает чувство эйфории. А чрезмерная его доза может привести к летальному исходу. Но здесь интересно другое: состояние, вызванное ядом у одного индивида, вскоре распространяется на всех окружающих. Некоторые историки считают, что берсерки знали об этой методике, и потому мухоморный допинг употребляли лишь предводители отрядов или избранные. Однако достоверных доказательств «грибной» теории всё же не существует. Отдельные этнографы до сих пор предполагают, что берсерки принадлежали к определённым сакральным союзам или семьям, в которых знания о таинственных свойствах растений передавались из поколения в поколение. Но в древнескандинавских сагах вообще нет упоминаний о психотропных средствах. А потому дискуссия на тему «берсерки и мухоморы» – пустая трата времени, какой бы привлекательной эта версия ни казалась.
Теперь ещё об одном полумифическом свойстве берсерков – неуязвимости. Самые разные источники в один голос утверждают, что воин-зверь фактически не мог быть сражен в бою. От метательного и ударного оружия берсерков берегла своеобразная «мудрость безумия». Расторможенное сознание включало крайнюю быстроту реакции, обостряло периферическое зрение и, вероятно, обеспечивало некоторые экстрасенсорные навыки. Берсерк видел, а то и предугадывал любой удар, успевая отбить его или отскочить с линии атаки. Вера в неуязвимость берсерков пережила героический век и нашла отражение в скандинавском фольклоре. Берсерки XI и XII вв. умело воспользовались имиджем, оставшимся в наследство от предков. Да и сами по мере сил и возможностей дорабатывали свой образ. Например, всячески подогревая слухи, будто могут одним взглядом притупить любой меч. Саги, с их любовью ко всему сверхъестественному, легко впитывали столь красочные подробности.
Медики также внесли в разгадку тайны неистовых воинов свою посильную лепту. «Легендарная сила берсерков не имела ничего общего ни с духами, ни с наркотиками, ни с магическими ритуалами, а была лишь болезнью, передававшейся по наследству», – считает профессор Джессе Л. Байок. Они – обычные психопаты, терявшие контроль над собой при малейшей попытке им перечить. Со временем берсерки научились разыгрывать хорошо отрепетированный спектакль, одним из элементов которого стало кусание щита. Общеизвестно, что изнеможение, наступающее после приступа ярости, характерно для людей с психическими отклонениями. Истерики легко переступают грань, отделяющую притворство от реальности, и усвоенный прием становится симптомом настоящей болезни. Причем психозы, охватывавшие средневековое общество, часто носили эпидемический характер: достаточно вспомнить пляску святого Витта или движение флагеллантов. В качестве яркого примера Джессе Л. Байок приводит необузданного в гневе, жестокого и жадного викинга, а по совместительству известного исландского поэта Эгиля, жившего в X в. Так вот, если верить «Саге об Эгиле», он обладал всеми чертами берсерка, перенявшего свой дикий нрав от предков. Причем голова у него была такая массивная, что ее и после смерти нельзя было расколоть топором. Анализ текста древнескандинавского литературного памятника также позволил Байоку сделать вывод, что семья Эгиля страдала от синдрома Пагета – наследственной болезни, при которой происходит неконтролируемое увеличение кости. Человеческие кости обновляют себя постепенно и обычно происходит это за 8 лет. Однако болезнь настолько повышает темп разрушения и новообразования костей, что они становятся значительно больше и уродливее, чем прежде. Особенно заметны последствия синдрома Пагета на голове, где кости становятся более толстыми. По статистике в Англии сегодня этому недугу подвержены от 3 до 5 процентов мужчин старше 40 лет. Подтвердить или же опровергнуть экзотическую гипотезу ввиду исторической отдаленности весьма затруднительно.


С ДЕТСТВА мы усвоили непреложный закон сказок и мифов: все действующие в них персонажи делятся на «хороших» и «плохих». Полутонов здесь, за редким исключением, не бывает – такова специфика жанра. К какой же категории можно отнести берсерков?
Как бы странно это ни звучало, но неистовые воины скорее всего были для своих современников антигероями. Если в ранних сагах берсерки изображались как отборные воины, телохранители короля, то в более поздних родовых сказаниях они – мародеры и насильники. В «Круге земном», сборнике историй, составленном Снорри Стурлусоном в XIII в., имеется множество подобных свидетельств. Большинство эпизодов стереотипно по содержанию и композиции. Незадолго до Рождества некто огромного роста и наделенный необычайной силой, часто в сопровождении одиннадцати человек, заявляется незваным гостем на ферму с намерением забрать все ценное и принудить женщин к сожительству. Если фермер дома, он либо болен, либо немощен и не может дать отпор злодеям. Но чаще он находится за много миль от дома, в далекой провинции Норвегии. Главарь пришельцев – берсерк, готовый доказать в поединке свое право распоряжаться чужим хозяйством. Желающих сразиться с силачом, поднаторевшим в таких поединках (а все его предыдущие противники мертвы), не находится. Но как раз в это время на ферме случайно оказывается мужественный исландец, который либо принимает вызов, либо побеждает лиходеев хитростью. Результат всегда один и тот же: берсерки убиты, включая тех, кто надеялся спастись бегством. Когда неприятности позади, возвращается хозяин и щедро одаряет спасителя, а тот слагает в память о случившемся вису – скальдическое стихотворение из восьми строк – благодаря которому его подвиг становится широко известен.
Вполне естественно, что за подобные «акции» берсерков, мягко говоря, недолюбливали. Сохранились достоверные исторические свидетельства, что в 1012 г. ярл Эйрик Хаконарсон объявил берсерков на территории Норвегии вне закона, и они, видимо, стали искать счастья в других краях, в том числе и в Исландии. Скорее всего берсерки-мародеры – это банды бездомных, оставшихся не у дел воинов. Они были рождены для сражений: великолепно владели оружием, подготовлены психологически, знали, как запугать врага рычанием, агрессивным поведением и защититься от рубящих ударов плотной медвежьей шкурой. Но когда берсерки стали не нужны, их постигла участь любой забытой армии – моральная деградация.
Конец эпохи норманнских походов, христианизация и становление раннефеодальной государственности в скандинавских землях привели в конце концов к полному переосмыслению образа берсерка. Уже с XI в. это слово приобретает исключительно негативный оттенок. Причем берсеркам под влиянием церкви приписывают ярко выраженные демонические черты. В «Саге о Ватисдоле» рассказывается, что в связи с прибытием в Исландию епископа Фридрека там огласили войну «одержимым». Описание их дано вполне в традиционном духе: берсерки творят насилие и произвол, гневливость их не знает границ, они лают и рычат, вгрызаясь в край своего щита, ходят по раскаленным углям босыми ногами и даже не пытаются контролировать свое поведение. По совету новоприбывшего священнослужителя одержимых злыми духами отпугивали огнем, забивали насмерть деревянными кольями, ибо считалось, что «железо не уязвляет берсерков», а тела сбрасывали в овраг без погребения. В других текстах отмечалось, что окрещенный берсерк навсегда утрачивал способность перевоплощаться. Преследуемые и травимые со всех сторон, оказавшиеся в новых общественных условиях опасными изгоями и преступниками, привыкшими жить лишь набегами и разбоем, берсерки стали настоящим бедствием. Они врывались в поселения, убивали местных жителей, устраивали засады на путников. И право древней Скандинавии поставило кровожадных безумцев вне закона, вменив в обязанность каждому жителю уничтожать берсерков. Изданный в Исландии закон 1123 г. гласил: «Замеченный в бешенстве берсерк будет заключен 3 годами ссылки». С тех пор воины в медвежьих шкурах бесследно исчезли, а вместе с ними канула в Лету седая языческая древность.

НИКОМУ неизвестно, где и когда погиб последний берсерк: история ревностно оберегает эту тайну. О былой славе яростных викингов сегодня напоминают разве что героические сказания да замшелые рунические камни, рассеянные по склонам скандинавских холмов...

Один с нами!
Героев ждет Валхалла!
Мир Викингов!
www.vik.clan.su