Можно ли считать Уильяма Блейка аналогом Даниила Андреева, Читал ли кто-то? Кто что думает? Опции Поделиться

[Эйзенхорн]

Аллегории исключительно сложные и проблемные, с моей точки зрения автор умудрился не только выдать непревзойденное искажение концептов Библии вообще и их восприятия в Английской революции в частности, но и перепутать почти все иерархии в собственной метацивилизации. Но кое-что извлечь из этой мешанины из всех продуктов все-таки можно, прежде всего, о роли науки и техники в условиях кризиса христианской культуры после 1720 года. Становится ясно, почему в этой стране вылезли темные вестники, сделавшие материальную культуру и организацию тем позорищем, каким она стала сейчас: Гоббс, Толанд, Юм, Бэббит, Рассел (впрочем, не свободными от наваждений были уже проклинаемые поэтом Бэкон, Локк и даже Ньютон) . Евангелическим христианином поэт безусловно не был, убеждения своих предков-диссидентов не разделял. Его скорее можно характеризовать как патриотически настроенного гностика-космогуманиста, обеспокоенного наступлением технологий в условиях первого техногуманитарного кризиса - Промышленной революции в Англии. Урок событий 200-летней давности в том, что сегодня гораздо более опасная гадость развивается в связи с ИИ и роботизацией (тема неисчерпаемая).

[Robert]

Аллегории исключительно сложные и проблемные, с моей точки зрения автор умудрился не только выдать непревзойденное искажение концептов Библии вообще и их восприятия в Английской революции в частности, но и перепутать почти все иерархии в собственной метацивилизации. Но кое-что извлечь из этой мешанины из всех продуктов все-таки можно, прежде всего, о роли науки и техники в условиях кризиса христианской культуры после 1720 года. Становится ясно, почему в этой стране вылезли темные вестники, сделавшие материальную культуру и организацию тем позорищем, каким она стала сейчас: Гоббс, Толанд, Юм, Бэббит, Рассел (впрочем, не свободными от наваждений были уже проклинаемые поэтом Бэкон, Локк и даже Ньютон) . Евангелическим христианином поэт безусловно не был, убеждения своих предков-диссидентов не разделял. Его скорее можно характеризовать как патриотически настроенного гностика-космогуманиста, обеспокоенного наступлением технологий в условиях первого техногуманитарного кризиса - Промышленной революции в Англии. Урок событий 200-летней давности в том, что сегодня гораздо более опасная гадость развивается в связи с ИИ и роботизацией (тема неисчерпаемая).

Мне кажется, нет. Андреев не предъявляет своему читателю столь завышенных требований, как Блейк, и вызова ему не бросает. Мифопоэтическая за-
дача Андреева четко определена. Поэт направляет свои творческие усилия не прочь от мира, а непосредственно на него. Его отношения с вечными основаны на субординации, что прослеживается в творчестве:
Он говорит со мной как пастырь,
Как власть имеющий, как бич.
Блейку, который общался с Вечными как равный, такое отношение показалось бы попранием его личной свободы. Андреев же абсолютно не испытывает чувства ущемленности: он точно знает, куда пастырь его направляет. Это лишь одно из важных расхождениях в построении их теософских систем. Скорее, они дополняют друг друга.

[ИВК]

Блейку, который общался с Вечными как равный, такое отношение показалось бы попранием его личной свободы. Андреев же абсолютно не испытывает чувства ущемленности: он точно знает, куда пастырь его направляет.

Тут для иллюстрации хорошо подойдёт следующая цитата из "Розы Мира":

Всё это поясняет отличие понятия художественной гениальности от понятия вестничества. Мы видим при этом талантливых художников, не претендовавших на гениальное совершенство своих творений, но возвещавших ими о таких высотах и глубинах потусторонних сфер, до которых не в силах были досягнуть и многие гении. С другой стороны, многие деятели, твёрдо уверенные в своей гениальности, являются только носителями таланта. Выдает их один незаметный, но неопровержимый признак: они ощущают свой творческий процесс не проявлением какого-либо сверхличного начала, но именно своей, только своей прерогативой, даже заслугой, подобно тому, как атлет ощущает силу своих мускулов принадлежащей только ему и только его веления исполняющей. Такие претенденты на гениальность бывают хвастливы и склонны к прославлению самих себя. В начале XX века, например, в русской поэзии то и дело можно было встретить высокопарные декларации собственной гениальности.

Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мной все другие поэты — предтечи…
-восклицал один. Другой, перефразируя Горация, стёр с постамента имя великого римлянина и буквами, падающими то вправо, то влево, то какафонически сталкивающимися между собой, начертал своё: «… и люди разных вкусов… все назовут меня: Валерий Брюсов».

Я гений, Игорь Северянин,
Своей победой упоён… -
восторгался третий.

Мой стих дойдёт
через хребты веков
И через головы
поэтов и правительств… -
утверждал, подменяя возможное желаемым, четвёртый.

Каждый из этих деклараторов убеждён, что гениальность — качество, неотъемлемое от его личности, даже его достижение. Подобно подросткам, чувствующим себя сильнее своих сверстников, они кичливо напрягают изо всех сил свои поэтические бицепсы и с глубоким презрением, сверху вниз, поглядывают на остальную детвору. Всё это — таланты, ослеплённые самими собой, мастера, создающие во имя своё, рабы самости; это не гении, а самозванцы гениальности. Подобно самозванным царям нашей истории, некоторым из них удавалось достичь литературного трона и продержаться на нём несколько лет, одному — даже около трёх десятилетий. Но суд времени подвергал их каждый раз беспощадному развенчанию, потомство отводило этим именам подобающие им скромные места, а личная карма, утяжелённая гордыней и самоослеплением, осложнённая понижением моральных требований к себе («мне позволено больше всех, потому что я выше всех»), увлекала такую личность в её посмертии прочь и прочь от Синклита метакультуры.